25 февраля 2011 года

 

КАЖДЫЙ СВЯЩЕННИК ДОЛЖЕН СТРЕМИТЬСЯ 

К ДУХОВНЫМ ВЕРШИНАМ

 

Десять лет назад, 14 января 2001 года, митрополит Ташкентский и Среднеазиатский Владимир рукоположил диакона Сергия Стаценко во священники. На Пасху 2009 года отец Сергий стал протоиереем. Сегодня батюшка – проректор Ташкентской Духовной семинарии по учебной части, руководитель Просветительского  отдела и Отдела по взаимоотношениям Церкви и общества, ведущий еженедельных Встреч с духовным наследием… И это далеко не полный список его административных послушаний.

 В беседе с нашим корреспондентом юбиляр рассказал о своем пути в Церковь, о священнических буднях и о многом другом.

 

– Вы из верующей семьи?

– Верующей семья была номинально. Вера была скорее антикоммунистическая. Правда, дед всегда молился, был достаточно строгим. Меня собирались крестить, родственники. Но за разговорами все благие намерения обрывались, когда доходило до дела.

– В Вашем роду были священнослужители?

– Сложно сказать. Семейное предание говорит, что по отцовской линии кто-то был священником. По материнской линии вроде бы тоже были священники, но они не являются прямыми предками. И поскольку, ни имени, ни сана, ни места, где они служили, мы не знаем, похоже, что я все-таки первый священнослужитель в семье.

Я родился в семье служащих. С раннего возраста жил без отца. Тогда по несходству характеров было модно разводиться.

Семья была очень дружной. У бабушки с дедушкой по маминой линии было восемь детей. Все жили в одном доме. Конечно, со временем, все разъехались, но дом продолжал оставаться родовым гнездышком.

– Говорят, Вы крестились довольно поздно?

– Крещение произошло в 1986 году, когда мне было 12 лет. Таинство совершилось через три дня после смерти бабушки. Помню, после ее отпевания я остался в храме и подошел к работницам, с просьбой окрестить. Меня крестили бесплатно, даже крестик дали. Крестным стал священник, крестивший меня – ныне уже покойный отец Алексий Буланушкин. Тогда же я прошел через первое Причастие.

– То есть церковная жизнь началась после Крещения?

– Нет. После причастия на следующую ночь у меня загадочным образом исчез нательный крестик. Обыскал все, но его нигде не было. А нашелся он на том же самом месте через восемь лет. Это был своего рода признаком того, что действительным верующим я не стал. К вере я пришел позднее.

В период перестройки я искал какие-то формы духовности. Нашел их… в оккультизме, вызывал духов. Хоть увлечение и не было серьезным, но оно подвело меня. В то время я увлекался техникой и электроникой. Едва ли не дошел до разработки собственных схем. Именно поэтому я решил связать свою жизнь с конструированием. «Духи» предсказали мне, что я поеду в Москву, и с великими почестями поступлю в Бауманку (Московский Государственный технический университет имени Баумана, дипломы которого котируются в любом государстве мира). Естественно, что я не стал готовиться, надеясь на помощь духов. И более чем естественно, что я провалил вступительные экзамены. Эта ситуация меня здорово отрезвила.

Уже после возвращения из Москвы (мне тогда исполнилось 17 лет), я узнал, что при Свято-Никольском кафедральном соборе Душанбе есть казачья община. Куда же еще идти казаку? Кстати, кровей во мне намешано, по всей видимости, много. Безусловно, и тюркская кровь есть, хотя самоощущение стопроцентное, что я русский.

Атаман сказал сразу – если вы пришли сюда, значит, сначала решаем вопросы духа, затем вопросы тела. Мы стояли в храме во время богослужений, после чего собирались при церкви, где помимо текущих вопросов, занимались изучением Библии.

Приблизительно через три месяца такая обстановка переделала меня кардинальным образом. Я стал верующим. Причем думаю, что меня глубоко преобразила именно церковная благодать. Вера помогла мне избавиться от всех прежних негативных увлечений. Кстати, я никогда не увлекался не курением, ни питием.

Возглавляя молодежный сектор казачьей общины, я получал задания от атамана – в основном оказывать помощь церкви – красить, белить. Когда началась гражданская война, неглавным образом мы стали охранять священников, устроились сторожами в церковь. Благодаря этому, отец Стефан Бочаров (ныне служит в Андижане) ввел нас в алтарь на Пасху 1993 года. С тех пор началась моя «служебная карьера».

Порывать с миром я не хотел. До вступления в алтарники, поступил в Таджикский государственный университет на факультет радиофизики и электроники. Война где-то на полгода оборвала учебу, но потом я все же окончил вуз. Кстати, строгого пригляда за нами не было – я являлся старостой группы, поэтому мог спокойно взять журнал и на две недели… исчезнуть. Тогда я спокойно нес послушания в храме – на Страстной и Светлой седмицах. Нашего куратора убили во время войны, должность так и не была замещена, поэтому неофициальным порядком ее возложили на меня. Говорили, что ответственный, правда, потом, правда, долго ругались. Но учеба закончилось миром и «обоюдным удовольствием». Предлагали даже преподавание, но были другие планы…

– Когда же Вы успели отслужить в армии?

– С мамой и братом мы перебрались из Таджикистана в Тюменскую область, в город Ноябрьск. Но я прожил там лишь полтора года. Когда в 1990 году в Таджикистане начались волнения, я приехал туда с геройским позывом – защищать своих родных и близких. Кончилось тем, что я остался, а все родные разъехались. Это произошло до поступления в университет.  

Еще во время учебы я поставил себе задачу, по окончании вуза – стать офицером. Военную кафедру у нас взорвали, и я не мог получить звание, когда обучался в университете. Поэтому пошел в армию добровольцем, решив завести семью и одновременно служить в войсках.

Меня, как человека с высшим образованием, после «учебки» взяли в штаб одной из войсковых пограничных учебных частей. В «строевом» отделе я занимался ведением личных дел. Там освоил делопроизводство.

Но в армии не сложилось. Психологически я там не прижился – начались конфликты со старшим начальством, я надорвал здоровье, переживая, что оставил Церковь. Возможно, была гордыня, а возможно вмешивалась и доля сложившихся обстоятельств. До армии я был старшим пономарем в соборе, младшие к моему уходу еще не были обучены. Каждый выходной день я рвался в увольнительную. В храм. Потом отрабатывал по полной программе: всю неделю почти не спал (максимум 3-4 часа в день), работал.

Я дал обет – если выйду из таких передряг с нормальной совестью и здравым рассудком, то буду поступать в Ташкентскую Духовную семинарию. На поступление меня уговаривали многие, даже наш владыка – митрополит Владимир – когда приезжал в Таджикистан с архипастырской поездкой. Но я игнорировал призывы. Конечно, это были прелесть и гордыня. Я решил, что меня надо слишком долго уговаривать, но в то же время надеялся, что эти уговоры будут продолжаться.

После описанных испытаний я положился на волю Божию…

– Значит, сразу после армии – в семинарию?

- Из армии я вышел с определенными навыками. Армия дала крепость веры. Там я увидел как молитвы, вознесенные в экстремальных ситуациях, были явно слышаны Богом. Господь не просто не медлил с исполнением просимого, чтобы испытать, а исполнял все сразу, причем весьма неожиданным образом.

Когда в 1998 году пограничные войска собирались выводить, я демобилизовался. Но из-за дембеля, приходящегося на осень, я не успел поступить в Семинарию в первый набор. Пришлось ждать год. Поступил же в 1999 году.

Меня и моего хорошего товарища, Петра Чахлова, «сосватали» перейти сразу на второй курс. Но обучаясь там, мы одновременно сдавали экзамены и за первый.

– Говорят, что семинарская система ломает личность. Оттуда выходят вовсе не теми людьми, которые поступали. Изменила ли семинария Вас?

– Я бы не сказал, что семинария ломает.

В армии меня приучили главному принципу – «не тупить». То есть не лениться, не отлынивать от работы. Семинария же по сравнению с армией – благостный цветник. Годы обучения в ТДС до сих пор ассоциируются у меня с постоянно радостным и приподнятым настроением. Тем более в семинарии пришло буквально физическое ощущение того, что приближаешься к служению Богу.

Конечно, были периоды не лучшего настроения, но скорее всего от переутомления. Что отнюдь не портит впечатления о семинарии.

–  Поступая в семинарию, Вы хотели стать священником?

– Мечтание о том, что будут уговаривать стать священником – прелесть.

О желании священства владыка впервые спросил на собеседовании перед поступлением. Заблаговременно нас, абитуриентов, уже проинструктировал один из преподавателей семинарии диакон Владимир Максудов – раз вы сюда пришли, значит, вы хотите стать священниками, иначе, зачем сюда поступать. И я сказал владыке, что хочу.

Второй раз спроса уже не было. Я женился 22 октября 2000 года. Когда приехал из «медового» отпуска из Таджикистана, отец Владимир Максудов будничным тоном, где даже не было намека на возможность несогласия или обсуждения, предупредил – «через неделю у тебя хиротония, готовься».

Правда, диаконская хиротония состоялась немного позднее. Митрополит Владимир рукоположил меня 17 декабря 2000 года. А 14 января 2001 года я стал священником. На протяжении всей учебы в Семинарии я не выискивал каких-то сверхъестественных знамений, для меня было ясно, что воля Божия познается по обстоятельствам и словам нашего архипастыря.

– Вы окончили и Московскую Духовную академию. Зачем она священнику? Ведь знания те же, что в семинарии.

– Сравнение такое: семинария – вуз, академия – аспирантура. Мне академия дала не только массу новых знаний, но и их переосмысление на более высоком уровне. И это несмотря на то, что мы занимались по учебникам 60-х годов прошлого столетия, где многие представления о действительности и Церкви подвергались умолчанию или звучали в «старорежимном» духе. В Академии я стал глубже понимать замыслы Христа, Евангелие открылось совершенно в новом свете. Академия в моей жизни – это и романтика общения с мыслящими людьми, и ощущение святости христианства…

– Вы проходили сорокоуст вместе с известным сценаристом и режиссером Иваном Охлобыстиным…

– Да. На Рождество его рукоположили в диаконы. Через неделю состоялось мое рукоположение во священники.

– Как Вы считаете, почему он «сломался»? Почему сейчас он в запрете?

– Священник – не самостоятельная личность, а избранное лицо, которое может нести определенные полномочия. На епископе сконцентрирована благодать апостольская, он имеет право совершать все таинства, священник же может совершать таинства, если епископ дает ему эти полномочия. Запрет – не лишение сана, а изъятие полномочий. Сейчас отец Иоанн заявляет – когда кончился актерский контракт, он хочет вновь перейти в священство.

Вообще, у священников присутствует момент внутреннего выгорания. Когда Охлобыстин ушел за штат нашей епархии, он не мог «пристроиться» в Москве. Ведь миф, о том, что священники получают очень много и «жируют» не находит своего подтверждения. Когда отец Иоанн уехал из Ташкента, у него было уже четверо детей. При мизерной зарплате он не мог их прокормить… Поэтому сначала жил за счет благодетелей, потом начал писать сценарии, затем по благословению почившего Патриарха Алексия II начал сниматься в фильмах. Дальше, по всей видимости, втянулся. Пустить по миру детей он не смог.

Для меня отец Иоанн – друг, светлая личность и очень добрый человек. А его матушка – образец материнского подвига в современности.

– За десять лет Вам не хотелось сложить с себя священнические полномочия?

– Меня утомляла нагрузка. Но сказать, что хотел уходить из священства – нет.

– В чем сложность священства?

– У меня возникали мысли, что я слишком мелок как личность, для того чтобы нести священническое служение. Поэтому возникали комплексы в общении с людьми, иногда доходившие до стрессов. Боялся, что посоветую не то, что было бы полезным, что поведу людей не в ту сторону. Многие прихожане походили, просили быть духовником. Я отказывал. Может быть, к их разочарованию и сожалению, а может быть - к озлобленности. Для меня всегда актуальны слова апостола Матфея  «…если слепой ведет слепого, то оба упадут в яму» (Матф.15:14).

Самая главная сложность священства в том, что не каждый человек, и особенно я, может жить в той святости, которую, например, описывал святитель Иоанн Златоуст. Каждый священник должен духовно карабкаться вверх. Для обычного человека это естественно. Для священника – тяжело. Потому что надо не только духовно карабкаться, но и вести за собой паству. Бывает, что священник «выползает», а паства остается без внимания. Или же священник увлекается паствой, и оба падают.

Спасение и духовное совершенство возможно. Но важен тонкий баланс, позволяющий одновременно и заниматься собой, и не обделять вниманием пасомых. Или, по крайней мере, если не вести их за собой, то правильно указывать дорогу к Богу.

– Говорят, что Вы и редактором газеты успели побывать…

– Во время войны мы познакомились с великолепным человеком – подполковником Алескендером Рамазановым. Мы его звали на русский лад – Александром Энверовичем – и ему нравилось. Более патриотичного человека я не видел. Он работал в «Красной звезде», прошел Афганистан и создал уникальнейшую военную газету 201-ой дивизии «Солдат России».

К нему меня привел мой друг, побывавший когда-то у баптистов Николай Шрамко, проявивший себя как хороший работник типографии, а впоследствии и как профессиональный журналист.

Нам предложили создать газету-приложение к «Солдату России», носящую церковный характер. Газету мы назвали «За други своя». Выражение – часть из цитаты апостола Иоанна Богослова «Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих» (Иоан.15:13). Редактором стал Коля Шрамко. Я же занимался соредактированием. Когда Коля уезжал, редакторскую работу я брал на себя.

В газете появились мои первые письменные работы. Причем, помню, свой первый материал я писал про ангелов, и один абзац выписывал 5-6 часов. Весь текст дался легко, а концовка почему-то нет. Затем появились журналистские навыки, ушел страх.

«Солдат России», ну и наше приложение, на тот момент восполнили духовно-информационную нишу для русскоязычного населения в плане аналитики и даже развлекательных материалов, не теряя своего лица. Газета раскупалась в киосках быстрее всех иных изданий.

После моего переезда в Ташкент, «Солдат России» в том же формате больше не выходила. Сейчас газета из серьезного издания превратилась в боевой листок, где прописываются правила тушения пожаров, техника безопасности – и только…

– На Вас столько послушаний: и Просветительский отдел, и преподавание в семинарии, и ведение «Встреч с духовным наследием»… Не хотелось ли Вам быть священником где-нибудь на маленьком приходе, и заниматься только богослужебной деятельностью?

– Безусловно, на маленьком приходе проще в плане загруженности. Но тяжело в плане саморазвития. Свято-Успенский кафедральный собор – центр, здесь идет бурление мысли, интеллектуальная работа. Административное и географическое положение обязывает к тому, что он не может стоять вдали от общественных проблем.

Если бы я сразу оказался на периферии, я бы «закис» интеллектуально. Но временами все же хочется уйти в маленький храм.

– Встречи с духовным наследием (ВДН) существуют без малого десять лет. Расскажите об этом.

– В 2001 году проект был создан с участием отца Георгия Палехова (ныне – игумен Григорий), возглавлявший в то время Просветительский отдел. ВДН стали совместным «детищем» церкви и активистов Русского культурного центра.

Встречи были масштабные – выступления творческих коллективов, беседы с людьми, маленький фуршет. Но организация требовала больших финансовых затрат. Поэтому на какое-то время мероприятие прекратились.

В 2002 году отец Григорий реанимировал ВДН и основным ведущим поставил меня. Тогда его как раз определили быть наместником мужского монастыря в Чирчике.

Встречи сначала проходили раз в месяц, но в 2005 году владыка благословил проводить их еженедельно.

Со временем вечерам подключился отец Алексий Назаров в замечательном дуэте с режиссером-постановщиком Государственного академического большого театра имени Алишера Навои Андреем Евсеевичем Слонимом. Они создали свой проект в том же формате, где говорят о культуре и искусстве. Сейчас на базе этого проекта у них появился свой отдел – «Сретение».

– Вас не смущает то, что на подобные встречи приходит мало молодых людей, а основная аудитория – те, кому за сорок?

- Смущает. Но молодежь – контингент, требующий предельно развлекательного оформления своего посещения подобных мероприятий. Сейчас у нас появилась молодежная творческая студия «Пятый элемент» под руководством преподавателя Семинарии Олега Кокина. Молодежь начинает приходить на его концерты и постановки.

– Не считаете, что люди приходят на эти мероприятия только «потусоваться»?

– Что в этом плохого? Людям нужно активное общение. Раньше Церковь была более востребованной в качестве не только источника благодати, но была при этом  культурным центром, когда не было ни газет, ни развлекательных мероприятий помимо театров.

Церковь была мощным культурным средством сплочения нации, например, в Византии или древней Руси. Люди собирались в храм, стояли на богослужении, получали духовный заряд. Затем общались, могли решать свои проблемы. Если соблюдался общинный принцип жизни, то церковь становилась вторым домом.

Апостольскую общинность необходимо возрождать. И почему бы благородное слово «община» не перевести на сленг и не назвать «тусовкой». Пусть будет «тусовкой», но во имя Господа.

– Как еще можно привлечь молодежь в храм?

– Молодежь – проблемная часть церкви. Ее можно разделить на тех, кто ведом и тех, кто ведет. Религиозно одаренные молодые люди идут в Церковь. Пассивно религиозная молодежь могла бы придти в храм, но молодые люди – ведущие, еще сами не определились в своих поисках. Поэтому происходит разрыв между ведомыми и ведущими.

Нужно, чтобы молодежь не пугалась некого нравоучения в форме запретов, исходящего со стороны Церкви. Я считаю, что должна быть некая буферная организация между молодежью и Церковью, чтобы последнюю не опускать до уровня низменных молодежных интересов.

Буферные проекты должны служить мостиком для воцерковления молодых. Считаю, что этим успешно занимается творческая студия «Пятый элемент» и многочисленные ответвления Воскресной школы при Свято-Успенском кафедральном соборе. Например, спортивно-оздоровительный клуб отца Олега Ганженко сплотил молодежные группы. А преподаватель церковного пения Елена Владимировна Никитина приглашала людей на чаепития, где обсуждались насущные темы с христианской подоплекой.

Считаю, что Воскресные школы изжили себя в той форме, которая была бы похожа на церковно-приходские школы. Молодежи не требуется прививать какую-то грамотность. Духовные знания можно получить в короткие сроки. Было бы желание.

Молодые люди должны быть не просто пассивным наблюдательным элементом, они должны высказываться, самовыражаться, быть активно задействованными во многих начинаниях, особенно социального характера – ездить в детские дома, помогать старикам, вести волонтерскую социальную работу.

– Совсем недавно митрополит Владимир исключил из состава Просветительского отдела епархии Комиссию по делам молодежи, преобразовав ее в Отдел по делам молодежи. Чем он будет заниматься?

– Для нас образец – деятельность Синодального отдела по делам молодежи. Естественно, что деятельность нового отдела будет проводиться в первую очередь по принципу благовестия, но в рамках закона Республики Узбекистан. Внешняя миссия, относящаяся к иноверцам не для нас. Мы будем стараться воцерковлять тех, кто считает себя православными. По крайней мере, позиционировать православие в молодежной среде, таким, какое оно есть. И не в виде череды мрачных запретов и не в стереотипах «старушечьей религии». Будем стараться раскрыть православие во всей красоте и делать это молодежным языком.

– Изменилось ли что-то за десять лет в среднеазиатском православии?

– Многое. И главное, на мой взгляд, воцерковленные люди стали выбираться из какой-то мертвой обрядности. Они стали живо воспринимать Церковь. Видно, что многие начинают думать, а не просто заходить в храм, ставить свечи, поститься, отчитывать положенное правило, тем самым считая, что исполнили долг. Люди стали задумываться о сути веры. Люди стали больше думать о себе, о том какова их роль в отношении с Богом. Они стали понимать, что они не какие-то винтики, а главные действующие лица в собственном спасении. Ведь обряд – только внешняя форма, отражение внутреннего состояния.

Судя по опыту исповеди, раньше для людей церковь выражалась в патриотичности, монархичности и борьбе с ИНН, в худших проявлениях этих понятий. Были и националисты, были «царебожники» и те, кто призывал отказываться паспортов и магазинных продуктов. Хорошо, что в нашей епархии сумели заглушить даже ростки этого. Считаю, что помогла именно работа священников, большинство из которых у нас достаточно образовано.

Кстати, раньше я воспринимал нашего владыку консерватором, который позволял вести работу в рамках «древнего благочестия» – по типу того, «что было установлено отцами, в том духе и действуй». Сейчас я понимаю, что был не прав. Владыка - очень прогрессивная личность, позволяет делать очень многое, поддерживает все благие начинания. Если перегибаешь палку, либо начинание может кончиться чем-то негативным, то владыка в меру своего опыта и духовной и житейской мудрости, корректно и не болезненно для нас, все это пресекает. Потом оказывается, что он был прав.

– Всем известно, что в Екатеринбургской епархии ввели обязательно оглашение перед принятием таинства крещения. Какие-то епархии уже присоединились к такому решению. А чем знаменита наша епархия?

– Ташкентская и Среднеазиатская епархия находится в Средней Азии, по сути дела в мусульманской среде. Мы дружим с мусульманами, причем на всех уровнях. Такого, вернее в таких масштабах, нигде нет. Мы не занимаемся переманиванием из одной религии в другую, не занимаемся обличением, стараемся помогать друг другу, приучая к этому и свою паству.

Еще наша епархия гораздо сильнее интегрируется в современное общество - как в общественные движения, например Русский культурный центр, так и на уровне государства. Мы является почетными гостями во всех значимых мероприятиях, проводимых государственном уровне. Причем не просто гостями, а активными гостями, высказывающими свою точку зрения и демонстрирующими свою позицию.

Не думаю, что подобное есть в других епархиях. Там есть конечно разовые акции по взаимодействию с обществом, дружба с губернаторами… Но все это делается на уровне высшего духовенства. Храмы как жили обособленно, так живут. Максимум - идет спонсорская помощь. У нас же попросту нельзя остаться в стороне от общественной  жизни.

– В своих публикациях Вы неоднократно затрагиваете вопросы сект в условиях Средней Азии. Почему Вы выбрали такую тему?

– Лучшая форма противодействия сектантам – профилактика. Мы предупреждаем людей, что иногда из сект невозможно выйти. Материалы основаны на фактах, либо на зрелых размышлениях.

В РПЦ идет неофициальная но очень острая борьба позиций, выраженных мнениями и научными работами известных сектоведов – Александра Дворкина и Романа Коня. Последний ратует за то, чтобы секты не называть сектами, а называть древним словом «ересь», подходить сугубо научно, изучать их богословие и на этой основе обличать их. Но я сторонник линии Дворкина. Он говорит, что дела неплодной тьмы (Еф.5:11) нужно обличать на конкретных фактах. Ведь дерево познается по плодам. Нужно говорить о том, что делают сектанты и к чему это приводит. В лучшем случае –эмоциональная, психологическая и даже органическая привязка к секте. В худшем – люди не могут уйти из сект даже при большом желании, становясь добровольными «рабами человеков» (1Кор.7:23). Хотя рабами мы должны быть только по отношению к Богу.

– Все же Ваша основная тема просветительская. Что Вы хотите донести благодаря ей?

– В настоящее время традиционные конфессии, в том числе и православие, столкнулись с кризисом внутренней жизни. Подавляющее большинство людей не являются активными прихожанами, не живут церковной жизнью. И более того, у нас  до сих пор нет четкого определения церковной жизни, мы знаем точно – это не только Евхаристия. Это великое Таинство – лишь половина жизни, другая – активная позиция. То есть человек должен не просто принимать Христа, вносить Его в свою жизнь, но и проповедовать Благую Весть Спасителя на все окружающее пространство. В первую очередь, это выражается в любви к близким, причем любви деятельной, которая выражается и в миротворчестве и в помощи нуждающимся и страдающим, в активной социальной позиции. Тогда можно сказать, что человек действительно живет и спасается.

После многих лет атеистических гонений мы столкнулись с главной проблемой – возникла необходимости христианизации собственных прихожан, без оглядок на стороны. Те, кто ближе к нам по родству, по культуре, по крещению в конце-концов, должны в первую очередь стать чадами Церкви. Мы должны заняться своей семьей, а не кидаться в чужие. Нужно навести порядок у себя, чтобы уважали «внешние» – заняться не прозелитизмом, а внутренней миссией. Иногда ее называют катехизацией. Такая миссия - главная основа деятельности Просветительского отдела.

–  При ТДС действует Катехизаторское отделение для девушек. Что-то не очень помогают выпускницы в катехизаторской работе…

– Цыплят по осени считают. Большинство выпускниц вышло замуж за семинаристов, которые недавно стали священниками. Они только должны себя проявить. Думаю, Катехизаторское отделение еще «выстрелит». По крайней мере, матушки не будут приложением к батюшке и пассивным балластом на приходе. Матушка будет активной, просветительской частью общины. Многие девушки преподают в Воскресных школах у себя на приходах. Я не знаю ни одной выпускницы, которая бы дистанцировалась от Церкви. Все при храме и занимаются тем, чему их научили здесь.

– Давайте поговорим и о Вашей матушке. Как вы познакомились?

–  История буднично-романтичная. Я преподавал в Воскресной школе в Душанбе. Обычно молодой преподаватель – объект влюбленности для девушек-подростков, то же самое было и с Аленой. Но я не обращал внимания на свою будущую супругу, был увлечен другой. А она не дождалась меня из армии…

Когда я обратил внимание на будущую жену, ее отец – мой друг – священник Николай Голуб сказал, что дочка вроде подумывает об уходе из мира (после выяснилось, что из-за меня). И я решил забыть о ней. Но вскоре, к моей радости, ее мысли повернулись сторону семейной жизни.

Сейчас у нас трое детей – сын и две дочки.

– Хотели бы Вы, чтобы сын пошел по Вашим стопам и стал священником?

– Я не против, но хочу, чтобы его путь был похож на мой – пусть сначала получит светское образование, устоится в жизни, и принимает сан годам к тридцати. За это время он созреет.

– Для чего священнику светское образование?

– Время переждать страстную молодость, определиться в своем выборе, чтобы страсти и молодая невоздержанность не проявлялись в служении. Плюс образование  дает более полное познание мира.

Проблема современных семинаристов в том, что они не оформились ни в жизни, ни в принципах. Как следствие – человек не готов понимать жизнь как таковую. Если семинарист станет ревностным священником, он может не понять, что, например, больная прихожанка не может держать пост. И не может бить столько поклонов как все. Такие священники, слепо следуя канонам и мертвящей букве закона, могут привести прихожан к расстройству здоровья и к гибели – духовной и даже физической.

– Как Вы воспитываете детей?

– Стараюсь прийти к апостольской практике. Ребенок должен воспринять веру в полном сознании. Без этого невозможно ни понять, ни полюбить Спасителя. Пока же я выбрал тактику пробуждения интереса к вере – ненавязчиво беседую с ними на библейские темы. Если говорить о домашнем правиле, то вместе с нами они в лучшем случае стоят только на вступительных молитвах. Потом мы их «выгоняем». Я понимаю, что может быть сейчас им интересно подражать взрослым, но потом такое подражание может наскучить, а впоследствии  стать просто отвратительным. Молитвы перед едой или после дети читают у нас в обязательном порядке, но с «экспромтным» допущением – они могут прочитать и «Отче наш», а могут попросить «Господи благослови нашу пищу», а затем также и поблагодарить.

У нас есть своя форма запрета. Например, если та же пища вредит здоровью, то больше определенного количества тех же конфет они не съедят. Поститься дети начинают с нами, но если видим, что им тяжело, то добавляем в продукты калорий. И самое главное, смотрим – если для них пост в тягость, если потом он будет вспоминаться как какой-то  мрачный запрет, который не давал жить полноценной детской жизнью, то лучше детям дать поблажки. Тогда в юности или зрелости, то есть когда входят в полный сознательный возраст, они сами придут к этому с удовольствием.

С православием мои дети должны соприкоснуться тогда, когда работает сознание, а не когда меркнет впечатление о вере вместе с впечатлениями детскими. С позиций «Не навреди», я не хочу отдавать детей в Воскресную школу, которой руковожу. Серьезно опасаюсь, что детей, зная, что они мои, просто испортят «сюсюканьем» и поблажками – чрезмерное внимание и вседозволенность детям противопоказаны, если мы хотим вырастить не самодовольных эгоистов, а благодарных чад.

 

Беседу вела Надежда ИСАЕВА